На Камерной сцене имени Татьяны Ожиговой Омского театра драмы его главный режиссер Георгий Цхвирава представил пьесу популярного итальянского драматурга Алессандро Барикко «Смит и Вессон» в переводе актера театра Олега Теплоухова. И хотя она была написана в 2014 году, в России известна мало, а потому новизна истории, конечно, является большим плюсом для публики. Но это не единственный плюс. Проблемы и мотивы сюжета не имеют временных рамок, они, как принято говорить, «вечные»: поиск свободы и возвращение к себе, потеря и обретение надежды, сложность и острота человеческих взаимоотношений. Пьеса многослойна в этом смысле, и театр берет от нее все, что можно, усиливая и разнообразя смыслы живым актерским воплощением. Художник Булат Ибрагимов помещает актеров и зрителей в единое замкнутое пространство – то ли наглухо задраенной баржи, с трудом удерживающейся на поверхности воды, то ли странных форм бочки (это важно, но о бочке чуть далее). То, что мы вместе и выхода нет, эмоционально объединяет, сближает не только морально, но и физически. Стены зрительной зоны и убогого жилища покрыты фанерными щитами, просветы для окон закрыты металлической сеткой. Внутри – старая кровать с металлическими спинками, закопченная печка, стул, больше ничего и нет. Здесь постоянный, привычный полумрак, и только иногда в круглом проеме ярко и маняще высвечивается крошечный кусочек далекого голубого неба или луна, как выход в большой мир, который совсем рядом (художник по свету Тарас Михалевский). Ведь действие происходит вблизи знаменитого Ниагарского водопада, на фоне которого празднуют свадьбы, а частенько и бросаются в воду, и не только для того, чтобы закончить жизненный путь, но и в немыслимой попытке остаться живым, «очистившись» тем самым от прошлого. «Смит и Вессон» – история совсем не об оружейной конструкции. Это всего лишь фамилии наших героев, которых, по иронии судьбы, зовут еще Том и Джерри. Вообще спектакль Цхвиравы очень гармонично и временами остро, встык, сочетает юмор и серьезность, отчаянное веселье и самый настоящий трагизм. Жанр постановки обозначен в программке как «почти вестерн в восьми частях», но на самом-то деле приметы жанра появляются лишь в самом финале, а так – это самая настоящая психологическая история, не столько рассказанная, сколько прожитая актерами, виртуозно впрыгнувшими в шкуру персонажей, а не только надевшими нужные «маски». Джерри Вессона, по прозвищу «Рыбак» играет Александр Гончарук, Тома Смита – Олег Теплоухов. Их дуэт – актерское чудо, которое в данной ситуации вряд ли назовешь «плетением кружев», скорее, точным и прочным выделыванием рыбацкой сети. Оба вроде бы неудачники: Вессон – Гончарук живет в тени своего погибшего отца, который спасал в реке живых, Джерри же вылавливает мертвых. Смит – Теплоухов, изобретатель и метеоролог, немножко аферист и изощренный «филолог» в построении речевых конструкций, таких, что порой требуют «перевода», объявленный в розыск за долги и мошенничество в четырех штатах. Но в каждом из них ощущается жизненный стержень, изрядно надломленный, который надо во что бы то ни стало скрепить заново. Спектакль начинается неспешно, почти меланхолически. В их первую встречу Вессон Гончарука прямо в ботинках лежит на кровати и, не поднимая головы с подушки, терпеливо, но с ироничными комментариями выслушивает гостя. Смит же в исполнении Теплоухова более темпераментен и легко взрывается, объясняя это «издержками воспитания». Впрочем, они хоть и продолжат свои пикировки вплоть до самого финала, быстро сойдутся почти в единое целое благодаря встрече с Рейчел – Марией Токаревой. Эта 23-летняя девушка и станет детонатором всей истории. Смешная в своей черной шапке из искусственного меха, спущенных колготках и больших очках, Рейчел – Токарева, поначалу вызывающая у мужчин чуточку высокомерное недоверие, очень скоро объединит всю компанию безумной мечтой. Амбициозная журналистка, мечтающая стать писательницей, Рейчел в своей редакции пока что приносит коллегам сэндвичи и по вечерам ублажает шефа. Никем не воспринимаемая всерьез, даже своей семьей, она хочет всего и сразу – безумного поступка, который впишет ее в историю не только журналистики, но и вообще – в историю. И она придумывает «бомбу»: нужно изобрести конструкцию, с помощью которой Рейчел прыгнет в водопад, а там внизу ее выловит «рыбак» Вессон. И это будет сенсация мирового масштаба. Озадаченные и ошарашенные мужчины внезапно, поддавшись какому-то непонятному им самим порыву, соглашаются. Надо сказать, что этот спектакль постоянно меняет ритм, словно плывет по волнам неслышимого нам джаза. После принятия решения действие явно убыстряется, в доме появляется карта реки, разложенная на доске, то и дело в домик вкатывается бочка, которая должна стать искомым «снарядом», персонажи словно удваиваются задней зеркальной стеной, входя и выходя из раз- ных дверей, принося с собой различные приспособления: насос для закачивания в бочку воздуха, старый летный шлем (техническая одаренность Смита – Теплоухова бьет ключом). Это любопытно, но главное зрительское наслаждение – следить за тем, что происходит с героями, как меняется их отношение к происходящему и своему участию в нем: отрицание, принятие, страх, всплески гнева, ерничество, отчаянная надежда, потеря веры и ее новое обретение. Ведь это будет не просто прыжок: каждый сможет вернуться к самому себе, настоящему – Вессон будет спасать живых, а не мертвецов, перестав быть тенью своего отца; Смит продолжит удивлять технической гениальностью, Рейчел обретет внутреннюю свободу, преодолев все колебания, и осуществит мечту жизни. В домике появятся микрофоны, начнутся импровизированные пресс-конференции, стартует продажа билетов на зрелище. И все они будут ритмично отбивать время, оставшееся до начала: 21 день, 15 дней, 3 дня, 10 часов, 2 часа… Нервы, срывы, крики, вырывающийся на волю страх, которого больше никто не скрывает. Потом каждый из наших персонажей, поочередно выходя к микрофону, будет читать старые тетрадки Смита с метеорологическими данными за 21 июня, начиная с 1867 года, когда была сделана первая запись. Долго, порой кажется, что слишком долго (Барикко как драматург весьма многословен), потом понимаешь, что это сделано, чтобы хоть еще на несколько минут отодвинуть пугающее настоящее. А рядом, в гостинице миссис Хиггинс, играет джаз, «в такт нашему безумию», как скажет Рейчел – Токарева. И вся троица вдруг бросится в странный, нелепый и неловкий пляс, чтобы хоть так заглушить ужасные предчувствия, куда же от них деться в подобной ситуации. А дальше – грохот, скрежет, шум воды, вспыхивающие световые блики и… тишина. Внешний ритм спектакля замедляется совсем, до полной непод- вижности. Внутренний накаляется. На полутемной сцене появляется сидящая в кресле прекрасная дама в черном, одетая по моде начала века минувшего, ведь действие происходит в 1902-м. «Кстати, я – миссис Хиггинс», – представится она. Монолог в исполнении Анны Ходюн можно слушать бесконечное количество раз, можно, кажется, даже играть отдельным мини-спектаклем. Спокойно, почти медитативно, практически не возвышая голос, помогая себе лишь легкими жестами, миссис Хиггинс – Ходюн рассказывает нам трагический финал этой красивой и безумной истории. В этом рассказе столько внутреннего трагического накала, страсти, горечи, смыслов и прозрений, что он «пробивает» каждого зрителя до мурашек. И становится кульминацией и настоящим финалом этого спектакля. Но Барикко не останавливается, вслед за ним продолжает уже не столь важное движение дальше режиссер. Звучат музыкальные мексиканские мотивы, на заднике высвечивается картинка с группой мужчин в широких сомбреро, Смит – Теплоухов и Вессон – Гончарук выходят к нам в таких же и рассказывают продолжение истории: о том, как они уехали в Мексику, как открыли передвижной тир, как не забыли Рейчел, как пытаются осуществить ее большие и маленькие мечты, как Том написал кучу книг, о чем мечтала девушка. И сама Рейчел – Токарева периодически появляется в глубине сцены – в белом платье, как и положено «призраку». Эта последняя сцена совсем не плоха, в ней сохраняется актерский азарт, продолжаются дружеские пикировки, говорится много нужных и правильных слов. Жаль только, что атмосфера подлинной, почти античной трагедии, что проявилась в эпизоде с участием Анны Ходюн, отчасти расплывается, опрощается, исчезает. Но, наверное, театру так было нужно, чтобы проговорить зрителю все до конца, прояснить, даже в чем-то наставить. Не будем навязывть своих идей, пусть решает зритель.