Провокация? Провокация!
Омская пресса так отреагировала на премьеру спектакля «INCOGNITO»: «Театр драмы представил, пожалуй, самую провокационную премьеру после отъезда в 2008 году своего предыдущего главного режиссера Евгения Марчелли".
Вообще-то, в провокации как намеренном бросании вызова зрителю («provocatio» с латыни — вызов на поединок) в театре нет ничего плохого, на мой взгляд. Напротив. Театр – не зона комфорта для зрителя. Для этого есть другие, более комфортные места. Но иногда любое отклонение от «нормы» в постановке спектакля по классической пьесе почему-то воспринимается как провокация, а то и оскорбляет. Хотя зачастую «норма» – это застывшие стереотипы и ожидания, которые убивают живой взгляд и восприятие.
Впрочем, вернемся к спектаклю «INCOGNITO». В программке написано — по мотивам пьесы Гоголя «Ревизор». Режиссер подстраховался таким образом, о чем сам прямо говорит в интервью.
Театр принимается «провоцировать» зрителя практически сразу, как поднимается занавес.
Начинается спектакль с немой сцены. Нет, не той, что в финале «Ревизора». Занавес открывается, в центре — пары в бальных платьях и смокингах, застывшие в красивых позах. Звучит вальс, и они начинают танцевать под торжественную музыку. Немного смущает, что сцена при этом залита красным светом, но зритель пока почти ничего не подозревает. И тут выходит странная фигура с метлой, в тулупе, укутанная в платок, бродит между танцующими, разглядывая и словно удивляясь, а потом объявляет им весело: «Господа, к вам едет этот… как его… А-а, ревизор!»
Пары, взвизгнув и вскрикнув, в испуге разбегаются, и фигура, в программке обозначенная как дворничиха Мишка (Ольга Беликова), рассыпает по залу эхо звонкого смеха и уходит, напевая и мерно шаркая метлой по сцене.
Комедию играем!
Очень любопытно бывает подсматривать за репетициями и прогонами перед премьерой, когда еще почти пустой зал и, кроме режиссера и постановщиков, никого нет. Видеть, как в эту самую секунду рождается что-то словно само собой и актеры еще свободны (спустя несколько спектаклей после премьеры вновь придет эта свобода), и что-то придумывается, пробуется, отбрасывается или закрепляется, и режиссер, как художник, кистью делает мазки на полотне рождающегося действа.
Но не менее интересно наблюдать за реакцией зрителей, когда зал уже полон, погружаясь в живую ткань спектакля, которая в очередной раз (на твоих глазах и с твоим тоже участием) сплетается из актерской игры и зрительского восприятия, из «посыла» со сцены и ответа из зала. Получаешь удовольствие не только от игры, но и когда видишь – о, это заметили, это оценили, а тут, жаль, почему-то сегодня прошло мимо…
В спектакле «INCOGNITO» очень много смешного, какие-то смешные детали, фишки, черточки, жесты. Разного калибра шутки: от очевидных (и даже спорных), на которые реагирует весь зал, до самых тонких, вызывающих один-два смешка или просто улыбку, которая потом не сходит с лица почти до самого финала спектакля. Актеры и режиссер шутят вместе с Гоголем, находя в почти двухсотлетних словах классика отражение нашей с вами нынешней реальности. Или смело добавляют от себя, не пугаясь имени Гоголя, что-то, что непременно оценят современники.
Впрочем, в финале комедия оборачивается, как нынче водится, трагедией (век 19-й и не предполагал всей жестокости и циничности века 21-го), смех застревает в горле, становится жутко, и после слов Городничего: «Чему смеетесь? – Над собою смеетесь!..» хочется не смеяться, а плакать над собой и всей Россией, которая вокруг.
«Да разметать наскоро старый забор, что возле сапожника!..»
Итак, он приехал. Чиновник. Из Петербурга. Инкогнито. С проверкой в уездный город, где и ныне, как и прежде, грязь, нечистота, где пьют и бьют, где застоявшееся многолетнее болото.
– Прохоров! Где Прохоров?! – Городничий (Михаил Окунев) грозно шагает по пустой сцене, и только пыль взлетает под полами длинной шубы. Ищет неведомого Прохорова, а Прохоров опять пьян, и возле старого забора навалили сору на сорок телег, и церковь, на которую в прошлом году была ассигнована сумма, так и не выстроена, и больные все выздоравливают, как мухи, а в передней суда так вообще сторожа завели гусей с маленькими гусенками.
Гневно машет рукой Городничий – что за скверный город, и дорог нет! (Впрочем, нет, про дороги лучше не будем...) Клянет градоначальник собственный город, где тридцать лет живет на службе, трех губернаторов обманул. Потому что пришла нынче расплата – приезжий чиновник-ревизор, да к тому же – инкогнито. И ничего не остается городским чиновникам, как подмаслить ревизора старинным русским способом.
Черное, белое, красное
А сцена пуста, как уходящие во мглу бесконечные российские просторы, хоть три года скачи, ни до какого государства не доедешь. Нет тут ни уездного города, ни церкви, ни забора, ни училищ, ни богоугодных заведений, и кажется этот невидимый город – из тех над-, или подпространственных городов, о которых писал Даниил Андреев, эгрегор русского города вообще.
Черные, уходящие вдаль пространства, пятна белого и красное. Много-много красного цвета. Даже не отблеск огня, а сам заливающий все вокруг огонь. Подземный мир, весь состоящий из этого огня, этого красного цвета, от которого звереешь, который искажает лица, превращая их в свиные рыла, который заставляет бить и убивать.
И ходят там смешные (поначалу) человечки в длинных черных шубах и огромных мохнатых шапках, таскают за собой собранные за жизнь богатства (или грехи?) в черных мусорных пакетах, садятся на них, сберегая, а пьяненькие квартальные и полицейские передвигают с места на место полосатый пограничный столб. И тройное эхо их голосов звучит, словно пробиваясь в наш мир из того, где обитают эти странные, смешные и страшные люди.
К концу спектакля эхо вызывает побочный эффект – каждая твоя мысль, кажется, так же отдается эхом в твоей же голове, каждое услышанное слово дробится, множится, путается в голове своими двойниками.
Комедия и трагедия смешных человечков
Спектакль выстроен так, что довольно много мизансцен проходят в середине сцены, а то и ближе к арьеру. Лица различимы плохо, видишь только карикатурно-утрированные шубы и шапки, жесты актеров – более яркие и крупные. Создается впечатление, что смотришь на них через перевернутый бинокль. Они далеко, где-то там, они абстрактны и «вообще». «Вообще» чиновники, «вообще» жены чиновников, «вообще» полицейские. И от этого «вообще» порой становится жутко.
Но вот актеры подходят ближе к авансцене — и черты укрупняются, проявляется индивидуальность. Актеры Омской драмы умеют блистательно играть и на дальних, и на ближних планах. Практически каждый из их героев проживает свою жизнь от комедии (для нас, зрителей, конечно) до трагедии.
Вначале он — Хлестаков (Владислав Пузырников) — голодранец, неудачник, бессмысленный, бестолковый прожигатель отцовских денег. Даже слуга Осип (Александр Гончарук) не хочет видеть в нем барина, авторитетом не признает и пилит беззлобно. Но как же быстро этот мелкий чиновник из Петербурга включается в игру после страха и унижения. Как быстро наглеет, когда получает деньги. Как изменяется во втором акте, когда собирает с чиновников «дань», и даже что-то демоническое появляется в этом, казалось бы, насквозь простом и понятном маленьком человеке.
Однако и он, оказывается, умеет мечтать. И пусть его мечты — о балах и висте, о доме, первом в Петербурге, о том, что он большой, значительный человек. Но и о том также, что он известный сочинитель, сочиняет комедии и даже со Шпускиным на дружеской ноге (какая чудесная деталь! Авторы спектакля заменяют Пушкина на некого Шпускина, и появляется двусмысленность, и Хлестаков становится много смешнее).
Он воплощает (случайно, конечно же) эту свою мечту. Становится и значителен, и уважаем в этом уездном городке. Пусть совсем ненадолго и «невзаправду». Но заплатить за это придется жизнью.
Болото
Нельзя расшевелить уездное болото, не имея никаких опор, покровителей или чего-то за спиной, это опасно. Но Хлестаков об этом легкомысленно не задумывается. Оправившись от первого страха, он уже панибратски обнимается с опешившим от неожиданности Городничим. И тот, суровый глава и хозяин города, самолично поучавший подчиненных ударами под дых, вначале растерянно поддается нахальному напору приезжего «ревизора», а потом они быстро становятся приятелями, вместе пьют, гуляют и развлекаются. Помещики-«братки» Бобчинский с Добчинским таскают за ними передвижное «караоке» – крашенный в пограничную полоску рояль.
Впрочем, суров градоначальник скорее напоказ. Городничий Михаила Окунева еще не стар, энергичен, неглуп, он вполне осознает собственные грешки, многое понимает, но отчего-то его больше интересует шуба для дочери и шаль для жены, а также кое-какие приключения на стороне (намек на высеченную унтер-офицерскую вдову, и недвусмысленная плеточка из известно какого магазина), чем нужды и благополучие подведомственного ему города.
Городничий почти под каблуком у жены, Анны Андреевны (Ирина Герасимова), любопытной и капризной дамы, провинциалки до мозга костей, но ощущающей себя первой в городе. Анна Андреевна сварливо (но очень обаятельно) достает упреками дочь, в нужный момент умеет направить мужа, но не прочь и пококетничать, и легко поддается на ветреные обольщения столичного гостя. Актриса свободна, органична, легка, и поэтому сцены с ее участием (которые иногда кажутся импровизацией) очень смешны и часто вызывают аплодисменты в зале.
Кстати сказать, в этом спектакле много замечательных парных сцен – Городничего и Хлестакова, Анны Андреевны и Марьи Антоновны (Анна Ходюн), Хлестакова и Марьи Антоновны – и, конечно, прекрасный, яркий и очень смешной эпизод Хлестакова со слесаршей Пошлепкиной (Лариса Свиркова) и унтер-офицерской вдовой (Екатерина Потапова). Унтер-офицерская вдова и слесарша предстают здесь женщинами-вамп (ну, если угодно, – женщинами легкого поведения), вполне по-гоголевски, не без чертовщинки.
Не менее эффектны и сцены с чиновниками и появившимися у них в спектакле женами, которые стоят за мужей горой и говорят за них половину гоголевского текста. «Дать или не дать», – размышляют глубокомысленно чиновники. И вопрос этот переходит вдруг в гамлетовский монолог «быть или не быть». Потом они все-таки дают «ревизору» деньги и тут же начинают приезжему друг на друга стучать.
…А над всем этим эхом разлетается потусторонний звонкий смех дворничихи, в одной из сцен оборачивающейся рыжей ведьмой и улетающей на своей метле. Она хохочет и травит чиновников из дымовой установки, как тараканов.
Самый кардинальный переворот в спектакле, пожалуй, совершается с Марьей Антоновной, дочерью Городничего. Вначале она — недалекая провинциальная простушка, у нее невнятный говорок рабочих окраин и гогочущий смех. В финале же спектакля, пережив потерю жениха, крушение всех надежд и мечтаний, она превращается в трагическую Офелию. Хлестаков не только исполнил (пусть и высокой ценой) свои мечты, но и смог стать чужой, девичьей мечтой, этаким Иванушкой из русской сказки, о котором она грезила.
«Какие-то свиные рыла вместо лиц, а больше ничего...»
Но трагедия не могла не случиться. Оскорбленный обманом до глубины души, Городничий уже ни капли не смешон, он становится жутким, что-то хищное появляется в нем. Злой и мстительной массой становятся чиновники, их обезличенная толпа избивает до смерти Бобчинского и Добчинского, принесших лживую весть о ревизоре, а когда возвращают сбежавшего Хлестакова, Городничий достает из портфеля пистолет с глушителем…
Финал не оставляет никаких надежд. Городничий, застрелив авантюриста, уходит и, уходя, разводит руками перед портретом Гоголя, мол, извините, Николай Васильевич, такова жизнь. И девять Гоголей не смогли бы додуматься, до чего докатилась земля русская за сто восемьдесят лет.
И остаются на сцене только скорбная фигура Марьи Антоновны в подвенечном наряде да присыпанные снегом неподвижные тела. И подаренный режиссером актрисе текст безумной Офелии из «Гамлета», разделенный со скорбящим по хозяину Осипом, заканчивает спектакль, где мы так много смеялись: «Надеюсь, все к лучшему. Надо быть терпеливой. Поворачивай, моя карета! Покойной ночи, леди. Покойной ночи…»
P.S.
– А при чем тут девять Гоголей и один Пушкин? – спросите вы.
А пусть это останется небольшим секретом. Хотя раскрыть его проще простого – пойдите в Омский академический театр драмы и посмотрите премьерный спектакль «INCOGNITO» по мотивам пьесы Н.В. Гоголя «Ревизор»
Омская пресса так отреагировала на премьеру спектакля «INCOGNITO»: «Театр драмы представил, пожалуй, самую провокационную премьеру после отъезда в 2008 году своего предыдущего главного режиссера Евгения Марчелли".
Вообще-то, в провокации как намеренном бросании вызова зрителю («provocatio» с латыни — вызов на поединок) в театре нет ничего плохого, на мой взгляд. Напротив. Театр – не зона комфорта для зрителя. Для этого есть другие, более комфортные места. Но иногда любое отклонение от «нормы» в постановке спектакля по классической пьесе почему-то воспринимается как провокация, а то и оскорбляет. Хотя зачастую «норма» – это застывшие стереотипы и ожидания, которые убивают живой взгляд и восприятие.
Впрочем, вернемся к спектаклю «INCOGNITO». В программке написано — по мотивам пьесы Гоголя «Ревизор». Режиссер подстраховался таким образом, о чем сам прямо говорит в интервью.
Театр принимается «провоцировать» зрителя практически сразу, как поднимается занавес.
Начинается спектакль с немой сцены. Нет, не той, что в финале «Ревизора». Занавес открывается, в центре — пары в бальных платьях и смокингах, застывшие в красивых позах. Звучит вальс, и они начинают танцевать под торжественную музыку. Немного смущает, что сцена при этом залита красным светом, но зритель пока почти ничего не подозревает. И тут выходит странная фигура с метлой, в тулупе, укутанная в платок, бродит между танцующими, разглядывая и словно удивляясь, а потом объявляет им весело: «Господа, к вам едет этот… как его… А-а, ревизор!»
Пары, взвизгнув и вскрикнув, в испуге разбегаются, и фигура, в программке обозначенная как дворничиха Мишка (Ольга Беликова), рассыпает по залу эхо звонкого смеха и уходит, напевая и мерно шаркая метлой по сцене.
Комедию играем!
Очень любопытно бывает подсматривать за репетициями и прогонами перед премьерой, когда еще почти пустой зал и, кроме режиссера и постановщиков, никого нет. Видеть, как в эту самую секунду рождается что-то словно само собой и актеры еще свободны (спустя несколько спектаклей после премьеры вновь придет эта свобода), и что-то придумывается, пробуется, отбрасывается или закрепляется, и режиссер, как художник, кистью делает мазки на полотне рождающегося действа.
Но не менее интересно наблюдать за реакцией зрителей, когда зал уже полон, погружаясь в живую ткань спектакля, которая в очередной раз (на твоих глазах и с твоим тоже участием) сплетается из актерской игры и зрительского восприятия, из «посыла» со сцены и ответа из зала. Получаешь удовольствие не только от игры, но и когда видишь – о, это заметили, это оценили, а тут, жаль, почему-то сегодня прошло мимо…
В спектакле «INCOGNITO» очень много смешного, какие-то смешные детали, фишки, черточки, жесты. Разного калибра шутки: от очевидных (и даже спорных), на которые реагирует весь зал, до самых тонких, вызывающих один-два смешка или просто улыбку, которая потом не сходит с лица почти до самого финала спектакля. Актеры и режиссер шутят вместе с Гоголем, находя в почти двухсотлетних словах классика отражение нашей с вами нынешней реальности. Или смело добавляют от себя, не пугаясь имени Гоголя, что-то, что непременно оценят современники.
Впрочем, в финале комедия оборачивается, как нынче водится, трагедией (век 19-й и не предполагал всей жестокости и циничности века 21-го), смех застревает в горле, становится жутко, и после слов Городничего: «Чему смеетесь? – Над собою смеетесь!..» хочется не смеяться, а плакать над собой и всей Россией, которая вокруг.
«Да разметать наскоро старый забор, что возле сапожника!..»
Итак, он приехал. Чиновник. Из Петербурга. Инкогнито. С проверкой в уездный город, где и ныне, как и прежде, грязь, нечистота, где пьют и бьют, где застоявшееся многолетнее болото.
– Прохоров! Где Прохоров?! – Городничий (Михаил Окунев) грозно шагает по пустой сцене, и только пыль взлетает под полами длинной шубы. Ищет неведомого Прохорова, а Прохоров опять пьян, и возле старого забора навалили сору на сорок телег, и церковь, на которую в прошлом году была ассигнована сумма, так и не выстроена, и больные все выздоравливают, как мухи, а в передней суда так вообще сторожа завели гусей с маленькими гусенками.
Гневно машет рукой Городничий – что за скверный город, и дорог нет! (Впрочем, нет, про дороги лучше не будем...) Клянет градоначальник собственный город, где тридцать лет живет на службе, трех губернаторов обманул. Потому что пришла нынче расплата – приезжий чиновник-ревизор, да к тому же – инкогнито. И ничего не остается городским чиновникам, как подмаслить ревизора старинным русским способом.
Черное, белое, красное
А сцена пуста, как уходящие во мглу бесконечные российские просторы, хоть три года скачи, ни до какого государства не доедешь. Нет тут ни уездного города, ни церкви, ни забора, ни училищ, ни богоугодных заведений, и кажется этот невидимый город – из тех над-, или подпространственных городов, о которых писал Даниил Андреев, эгрегор русского города вообще.
Черные, уходящие вдаль пространства, пятна белого и красное. Много-много красного цвета. Даже не отблеск огня, а сам заливающий все вокруг огонь. Подземный мир, весь состоящий из этого огня, этого красного цвета, от которого звереешь, который искажает лица, превращая их в свиные рыла, который заставляет бить и убивать.
И ходят там смешные (поначалу) человечки в длинных черных шубах и огромных мохнатых шапках, таскают за собой собранные за жизнь богатства (или грехи?) в черных мусорных пакетах, садятся на них, сберегая, а пьяненькие квартальные и полицейские передвигают с места на место полосатый пограничный столб. И тройное эхо их голосов звучит, словно пробиваясь в наш мир из того, где обитают эти странные, смешные и страшные люди.
К концу спектакля эхо вызывает побочный эффект – каждая твоя мысль, кажется, так же отдается эхом в твоей же голове, каждое услышанное слово дробится, множится, путается в голове своими двойниками.
Комедия и трагедия смешных человечков
Спектакль выстроен так, что довольно много мизансцен проходят в середине сцены, а то и ближе к арьеру. Лица различимы плохо, видишь только карикатурно-утрированные шубы и шапки, жесты актеров – более яркие и крупные. Создается впечатление, что смотришь на них через перевернутый бинокль. Они далеко, где-то там, они абстрактны и «вообще». «Вообще» чиновники, «вообще» жены чиновников, «вообще» полицейские. И от этого «вообще» порой становится жутко.
Но вот актеры подходят ближе к авансцене — и черты укрупняются, проявляется индивидуальность. Актеры Омской драмы умеют блистательно играть и на дальних, и на ближних планах. Практически каждый из их героев проживает свою жизнь от комедии (для нас, зрителей, конечно) до трагедии.
Вначале он — Хлестаков (Владислав Пузырников) — голодранец, неудачник, бессмысленный, бестолковый прожигатель отцовских денег. Даже слуга Осип (Александр Гончарук) не хочет видеть в нем барина, авторитетом не признает и пилит беззлобно. Но как же быстро этот мелкий чиновник из Петербурга включается в игру после страха и унижения. Как быстро наглеет, когда получает деньги. Как изменяется во втором акте, когда собирает с чиновников «дань», и даже что-то демоническое появляется в этом, казалось бы, насквозь простом и понятном маленьком человеке.
Однако и он, оказывается, умеет мечтать. И пусть его мечты — о балах и висте, о доме, первом в Петербурге, о том, что он большой, значительный человек. Но и о том также, что он известный сочинитель, сочиняет комедии и даже со Шпускиным на дружеской ноге (какая чудесная деталь! Авторы спектакля заменяют Пушкина на некого Шпускина, и появляется двусмысленность, и Хлестаков становится много смешнее).
Он воплощает (случайно, конечно же) эту свою мечту. Становится и значителен, и уважаем в этом уездном городке. Пусть совсем ненадолго и «невзаправду». Но заплатить за это придется жизнью.
Болото
Нельзя расшевелить уездное болото, не имея никаких опор, покровителей или чего-то за спиной, это опасно. Но Хлестаков об этом легкомысленно не задумывается. Оправившись от первого страха, он уже панибратски обнимается с опешившим от неожиданности Городничим. И тот, суровый глава и хозяин города, самолично поучавший подчиненных ударами под дых, вначале растерянно поддается нахальному напору приезжего «ревизора», а потом они быстро становятся приятелями, вместе пьют, гуляют и развлекаются. Помещики-«братки» Бобчинский с Добчинским таскают за ними передвижное «караоке» – крашенный в пограничную полоску рояль.
Впрочем, суров градоначальник скорее напоказ. Городничий Михаила Окунева еще не стар, энергичен, неглуп, он вполне осознает собственные грешки, многое понимает, но отчего-то его больше интересует шуба для дочери и шаль для жены, а также кое-какие приключения на стороне (намек на высеченную унтер-офицерскую вдову, и недвусмысленная плеточка из известно какого магазина), чем нужды и благополучие подведомственного ему города.
Городничий почти под каблуком у жены, Анны Андреевны (Ирина Герасимова), любопытной и капризной дамы, провинциалки до мозга костей, но ощущающей себя первой в городе. Анна Андреевна сварливо (но очень обаятельно) достает упреками дочь, в нужный момент умеет направить мужа, но не прочь и пококетничать, и легко поддается на ветреные обольщения столичного гостя. Актриса свободна, органична, легка, и поэтому сцены с ее участием (которые иногда кажутся импровизацией) очень смешны и часто вызывают аплодисменты в зале.
Кстати сказать, в этом спектакле много замечательных парных сцен – Городничего и Хлестакова, Анны Андреевны и Марьи Антоновны (Анна Ходюн), Хлестакова и Марьи Антоновны – и, конечно, прекрасный, яркий и очень смешной эпизод Хлестакова со слесаршей Пошлепкиной (Лариса Свиркова) и унтер-офицерской вдовой (Екатерина Потапова). Унтер-офицерская вдова и слесарша предстают здесь женщинами-вамп (ну, если угодно, – женщинами легкого поведения), вполне по-гоголевски, не без чертовщинки.
Не менее эффектны и сцены с чиновниками и появившимися у них в спектакле женами, которые стоят за мужей горой и говорят за них половину гоголевского текста. «Дать или не дать», – размышляют глубокомысленно чиновники. И вопрос этот переходит вдруг в гамлетовский монолог «быть или не быть». Потом они все-таки дают «ревизору» деньги и тут же начинают приезжему друг на друга стучать.
…А над всем этим эхом разлетается потусторонний звонкий смех дворничихи, в одной из сцен оборачивающейся рыжей ведьмой и улетающей на своей метле. Она хохочет и травит чиновников из дымовой установки, как тараканов.
Самый кардинальный переворот в спектакле, пожалуй, совершается с Марьей Антоновной, дочерью Городничего. Вначале она — недалекая провинциальная простушка, у нее невнятный говорок рабочих окраин и гогочущий смех. В финале же спектакля, пережив потерю жениха, крушение всех надежд и мечтаний, она превращается в трагическую Офелию. Хлестаков не только исполнил (пусть и высокой ценой) свои мечты, но и смог стать чужой, девичьей мечтой, этаким Иванушкой из русской сказки, о котором она грезила.
«Какие-то свиные рыла вместо лиц, а больше ничего...»
Но трагедия не могла не случиться. Оскорбленный обманом до глубины души, Городничий уже ни капли не смешон, он становится жутким, что-то хищное появляется в нем. Злой и мстительной массой становятся чиновники, их обезличенная толпа избивает до смерти Бобчинского и Добчинского, принесших лживую весть о ревизоре, а когда возвращают сбежавшего Хлестакова, Городничий достает из портфеля пистолет с глушителем…
Финал не оставляет никаких надежд. Городничий, застрелив авантюриста, уходит и, уходя, разводит руками перед портретом Гоголя, мол, извините, Николай Васильевич, такова жизнь. И девять Гоголей не смогли бы додуматься, до чего докатилась земля русская за сто восемьдесят лет.
И остаются на сцене только скорбная фигура Марьи Антоновны в подвенечном наряде да присыпанные снегом неподвижные тела. И подаренный режиссером актрисе текст безумной Офелии из «Гамлета», разделенный со скорбящим по хозяину Осипом, заканчивает спектакль, где мы так много смеялись: «Надеюсь, все к лучшему. Надо быть терпеливой. Поворачивай, моя карета! Покойной ночи, леди. Покойной ночи…»
P.S.
– А при чем тут девять Гоголей и один Пушкин? – спросите вы.
А пусть это останется небольшим секретом. Хотя раскрыть его проще простого – пойдите в Омский академический театр драмы и посмотрите премьерный спектакль «INCOGNITO» по мотивам пьесы Н.В. Гоголя «Ревизор»
